Гостевая Правила О городе Персонажи от игроков Акционные персонажи Занятые персонажи Шаблон анкеты Реклама Баннеры партнеров




Дата: осень 1873 года - весна 1874 года
Место действия: Юта, город Амистад
    Silver spur.. Сообщество по Дикому Западу вКонтакте
Рейтинг форумов Forum-top.ru Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP
НА ВАШИ ВОПРОСЫ ОТВЕТЯТ: ДЭВИД ГРЕЙ, ЭСТЕЛЛА ОРТЕГА
Дикий Запад. Бескрайние просторы прерий, горы, скрывающие золото, серебро и древние клады. Кольты, плюющиеся смертоносным свинцом. Яркие, как степной пожар, характеры покорителей этих земель, и их истинных хозяев, не желающих уступать им без боя. Оставайтесь с нами, станьте одним из них. Седлайте коня, время не ждет!

По закону кольта

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » По закону кольта » По мотивам Дикого Запада » Стихи о Диком Западе


Стихи о Диком Западе

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

Что ж, для начала выложу стихотворение великого американского писателя и поэта.

ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ

ЧИКИТА

Красавица, сэр, по всем статям. Равной ей нет в округе.
Не правда ль, моя Чикита, моя голубка, красотка?
Погладьте ей шею. Бархат! Да стой же ты, чертова ведьма!
Джек, проведи-ка ее. Покажи ее рысь джентльмену.

Морган! Чистейших кровей, могу подтвердить аттестатом,
От «Индейца Чиппева», за тысячу двести не купишь.
Бригс из Туолумне владел ею. Вы знали Бригса?
Он прогорел и в лоб пустил себе пулю во Фриско.

Все потерял этот Бригс. Эй, Джек, довольно дурачеств!
Волю ей только дай, потом ее не удержишь.
Лошадь лошади рознь, и не каждый седок — наездник.
Да, не всякий сумеет на всякой лошади ездить.

Знаете старый брод на Форке, где фланиганцы
Чуть не погибли? Он опасен и днем в мелководье.
Недель шесть назад я, судья и его племянник
Попали на этот брод в ливень и наводненье.

Ущелье Гремучей Змеи бушевало потоком.
Паводок снес все мосты, ни бревна, ни доски в плотине.
Я — на Сером, судья — на Чалом, племянник его — на Чиките,
А позади обвалы вовсю грохотали в каньоне.

К броду подъехали мы. Не успел я всаднику крикнуть,
Как сразу Чикита бросилась в паводок бурный
И поплыла. Я смотрел с берега, как уносило
На тысячу двести долларов конского мяса.

Верите мне или нет? Вот эта кобыла Чикита
В стойло вернулась в ту ночь и стояла там смирно,
Мокрая, словно бобер, без седла, без уздечки.
Вплавь через Форк добралась кобылка моя Чикита.

Вот это так лошадь! Что вы сказали? А, как племянник?
Утонул, надо думать, — пропал с этой ночи бесследно.
Мальчишка был без посадки, такого езде не обучишь.
Мальчишка мальчишке рознь, как и лошади лошадь.

+1

2

И еще одно стихотворение этого же поэта - для разнообразия более забавное.

ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ

ОБЩЕСТВО НА СТАНИСЛАВЕ

С Горы Столовой я, зовут
     меня Правдивый Яков;
Всегда я правду говорю, —
     вам это скажет всякий.
Я попросту вам расскажу
     о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
     у нас на Станиславе.

Скажу сначала, что нельзя
     нам кулаком своим
Для подтвержденья наших слов
     «вправлять мозги» другим.
В ученом обществе нельзя
     всех спорящих коллег
Полосовать до синяков
     и превращать в калек.

Собранья наши чинно шли
     шесть месяцев вначале,
Все мирно разговор вели
     и в спорах не кричали,
Покуда Браун не пришел
     с какими-то костями, —
Близ дома Джонса он нашел
     их у забоя в яме.

Доклад нам Браун прочитал
     и, кости те измеря,
Из них составил напоказ
     неведомого зверя,
Но Джонс тут слова попросил
     и закричал со стула,
Что это кости от его
     издохнувшего мула.

На это Браун возразил
     с улыбкою умильной,
Что очень жаль, коль он разрыл
     у Джонса склеп фамильный.
В ответах очень ядовит
     невозмутимый Браун,
И знатоком себя он мнит
     всех допотопных фаун.

Ученому нехорошо,
     взяв для доклада слово,
Публично называть ослом
     ученого другого.
Но и тому нехорошо,
     кого ослом назвали,
Швырять обломками скалы
     в кого попало в зале.

Тут настоятель Эбнер встал —
     к порядку дня с поправкой,
Но получил удар в живот
     куском породы плавкой.
Он растянулся на полу,
     свернувшись, без движений,
И дела не было ему
     до всех дальнейших прений.

Затем не только кулаки,
     но с руганью сверх меры
Пошли в ход даже костяки
     палеозойской эры;
Попал и Томпсон в кутерьму,
     и кто-то в общей буче
Вдруг череп мамонта ему
     с размаху нахлобучил.

Изложенное мной могу
     я подтвердить присягой;
Правдивый Яков я с Горы
     Столовой — скажет всякий.
Я попросту вам сообщил
     о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
     у нас на Станиславе.

+2

3

А теперь - немного нежной романтики. Дамы, давайте поумиляемся чувствам дочери миллионера, которая сидит такая, вся в бриллиантах, и тоскует по простому старателю с Запада...

ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ

ЕЕ ПИСЬМО

К камину подвинувшись ближе,
Я в бальном платье своем —
За тысячи сшитом в Париже —
Сижу сейчас пред огнем;
Сверкая в лучах бриллиантов,
«Царица сезона», для вас
Забыв всех поклонников-франтов,
Я вам отдаю этот час.

Отвергла я все приглашенья,
Нарушила танцев черед,
Не выслушала предложенья
Того, кто на лестнице ждет.
Говорят, он жених завидный
И любит меня притом,
Но вы усмехнетесь ехидно
За три тысячи миль над письмом.

«Как нравится мне в Нью-Йорке?
Забыла ль я вас совсем?
От жизни роскошной в восторге,
Танцую, флиртую я с кем?
Не правда ль, быть лучше богатой,
Ходить в бриллиантах, в шелках,
Чем рыть киркой и лопатой
В поселке на приисках?»

Увидев, как цугом в карете
Четверкой мы едем гулять,
Какою гранд-дамой в свете
Старается быть моя мать;
Отцовский портрет в гостиной
Увидев, не скажешь: ах!
Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.

Здесь в кресле под люстрой хрустальной,
Пред пышным зеркальным трюмо,
Под отзвуки музыки бальной
Пишу я вам это письмо.
На «лучшем балу в Нью-Йорке»,
Средь «флера де Шамбери»
Я вспомнила, Джо, как на Форке
Плясали до самой зари.

Я вспомнила стены сарая
С флажками, воткнутыми в щель,
Где свечи роняли, сгорая,
На платья и шали капель,
И старую скрипку с гобоем,
И платье моей визави,
И танец однажды с ковбоем,
Убившим Сэнди Мак-Джи,

Разъезд наш и месяц низкий,
Уснувший на дальнем холме,
Гранитных вершин обелиски
Под снежным покровом во тьме,
И скачку вдвоем меж холмами,
И ваши слова у крыльца…
Ах, Джо, ведь тогда между нами
Не встало богатство отца!

Все это прошло, миновало.
Забавно, что даже сейчас,
Средь блеска богатства и бала,
Я все еще помню вас,
Того, кто вплавь прорывался
Чрез паводок Форка в ночь,
Чтоб пригласить на тур вальса
Фолинсби старого дочь.

Но что я пишу вам! Наверно,
Меня не поймете вы;
Что вкус у меня очень скверный,
Мне скажет мама — увы!
О боже! Как это несносно!
Зачем мой отец на доход
От жилы золотоносной
Таким богачом живет?

Спокойной ночи! Кончаю
Письмо, а на Западе, там,
Еще светит солнце, пылая,
День не кончен по вашим часам.
Какие б ни были толки,
Пусть, Джо, вы с киркой в руках,
Но сердце мое в поселке,
Там, с вами, на приисках!

+1

4

ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ

В ЗАБОЕ

Я и Том Флин,
Флин из Вирджинии,
В этом вот месте
Врубались вместе
В забой один.

Здесь в забое
Трудились двое,
Я и Том Флин,
Киркой рубили,
Руду дробили
Среди теснин.

Где теперь Флин?
Эхо долин
Скажет, где он,
Друг мой Том Флин,
Том весельчак,
Храбрец, добряк,
Мой компаньон.

На месте том,
Там, где обвал,
Крепленье Том
Спиной держал
И вдруг из мрака
Мне закричал:

«Спасайся скорей
Ради детей,
Не жди меня, Джек!»
И в миг один
Средь скал навек
Пропал Том Флин,
Флин из Вирджинии.

Вот весь рассказ
О том, как спас
Меня Том Флин,
Флин из Вирджинии.
Я плачу… Нет…
То не слеза,
То лампы свет
Слепит глаза.

Коль спросят тебя,
Где, скалы рубя,
Вдруг с эхом долин
Сгинул Том Флин,
Скажи о том,
Каков был Том
Флин из Вирджинии.

+1

5

ДЖОН РИД

ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ "АМЕРИКА"

По своему привольному детству на просторном Западе,
Мощной милой реке, шлепанью пароходных колес, запаням и плотам,
Кораблям, приплывавшим с Заката с цветною командой,
И китайским кварталам, гудящим таинственным гонгом,
Глубокому грохочущему океану, победоносным закатам,
Черным обугленным лесам на омытых прибоем утесах,
Затерянным бухтам, ночевкам в глуши, мяуканью кугуаров...
По волнистым хребтам и плоской выжженной степи,
По ночному плачу койотов под звездами осыпанным сводом,
По серым стадам, движущимся на восток, вздымая столб пыли,
По свисту и щелканью бича, шлепанью шляп, визгу и крику,
По милям желтых пшеничных полей на склонах Чинука,
По бесконечным, вечно цветущим садам,
Зелено-золотым апельсиновым рощам, снежным вершинам на горизонте,
По хвастливым, задиристым городам, возникшим из ничего,
Бранчливым и буйным в своей беспечной юности...
Я знаю тебя, Америка.

Рыбаки, выходящие в море из Астории туманным рассветом в остроносых двойных челнах,
Поджарые пастухи, трусящие на юге к Бэрнсу, их молчаливые лица, выдубленные солнцем,
Жилистые пожилые старатели, плетущиеся за упрямыми мулами по солончакам Невады,
Охотники, продирающиеся в сумерках сквозь заросли к обрыву каньона,
Ворча скидывающие свой пятидесятифунтовый мешок на месте ночевки, -
Лесные объездчики на голой вершине, высматривающие дымок лесного пожара,
Тормозные в больших рукавицах, шагающие на ходу поезда по крышам товарных составов,
Зажав в руке гаечный ключ, а другой запихивая в рот порцию жвачки,
Сплавщики леса, в подкованных сапогах, с баграми в руках, проталкивающие затор на порогах,
Индейцы на перекрестке в Покателло, выщипывающие, глядя в карманное зеркальце, бородку щипцами,
Или в поселках сиу, сидящие на корточках перед граммофоном, слушая пенье Карузо,
Горластые горняки из Аляски, вдребезги разносящие зеркала, швыряющие лакеям за порцию виски золотой - и без сдачи,
Содержатели дансингов в поселках новых строительств, содержатели баров, проститутки,
Бродяги, разъезжающие на буферах, уоббли, распевающие свои задорные песни, не страшась самой смерти,
Шулеры и коммивояжеры, дровяные, хлебные, мясные короли...
Я знаю вас, американцы.

+1

6

ХЕЛЕН ЮСТИС
МИСТЕР СМЕРТНЫЙ ЧАС И РЫЖАЯ МОД ЭППЛГЕЙТ

Заявился к нам как-то из прерии Мистер Смертный Час на белом своем жеребце, палит вовсю из пистолетов — трах-бах-тара-рах — ни дать ни взять, индеец какой напился и буянит. Страсти Господни! Ясное дело, все перепугались — и мы, ребятня, да и старшие тоже, разве что им чаще доводилось его прежде видеть. Но в тот раз он и пальцем никого не тронул, кроме одного парня по имени Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, по которому все наши девушки сохли. А его Мистер Смертный Час именно что пальцем тронул, так что тот не сразу взял да и помер, а лежал окоченелый, весь в поту, а в брюхе пуля: пьяный ковбой всадил, партнер по юкеру.
Когда в городке прослышали, что Билли вот-вот помрет, у многих наших девушек подушки промокли от слез, потому что был он собой хоть куда и от женщин ему отбою не было. Ну а больше всех плакала и горевала молоденькая Мод Эпплгейт, рыжая наша красотка, вся в веснушках.
Старая Мэри взялась выхаживать Билли своими индейскими припарками да целебными травами, а других женщин к нему даже близко не подпускала. Так что Мод ничего и сделать-то для него не могла. Только ведь рыжая девушка, сами понимаете, не станет сидеть да убиваться попусту, как девушка иной какой масти. Вот и Мод такая была. Поплакала она малость, погоревала, да и решила, что пора за дело браться. Вытерла слезы подолом нижней юбки, оседлала отцовского пегого конька и отправилась вдогонку за Мистером Смертным Часом.
И поскакала Мод Эпплгейт по горам и долам, из ковбойских краев в края стригалей, из краев стригалей в индейские земли, из индейских земель в дальние горы. Только там догнала она Мистера Смертного Часа, мили не доехав до старой хибарки на краю леса, где он жил со своей бабкой.
И когда Мод Эпплгейт разглядела наконец впереди белого его жеребца, она уже изрядно устала и запыхалась; волосы рыжие растрепались, свисают вдоль спины, от конька отцовского остались кожа да кости. Но Мод набрала воздуху да как закричит:
— Эй, Мистер Смертный Час, постойте-ка минутку! Подождите меня!
Мистер Смертный Час придержал белого своего жеребца и оглянулся вроде как удивленно,— ведь немного найдется таких, кто решится его останавливать.
— Ну-с, что угодно, барышня? — спрашивает он у Мод Эпплгейт, когда та подъехала.
А Мод ему и говорит:
— О Мистер Смертный Час! Я скакала за вами по горам и долам, из ковбойских краев в края стригалей, из краев стригалей в индейские земли, из индейских земель в дальние горы, чтобы только упросить вас: пощадите Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, любовь мою верную, нелицемерную!
А Мистер Смертный Час, как услышал, закинул голову, так что черное сомбреро свалилось и повисло за спиной на шнурке, и давай хохотать.
— Прелесть, да и только,— говорит.— Слушай-ка, малютка, мордашка у тебя — прямо загляденье!
Но Мод Эпплгейт проскакала много миль по горам и по долам, терпела в пути и голод и жажду, чуть не до смерти загнала отцовского пегого конька, да к тому же она была рыжая и спуску никому давать не привыкла. Так что она взяла и выложила Мистеру Смертному Часу все начистоту. Там, откуда она родом, говорит, воспитанный человек нипочем не станет смеяться над девушкой в несчастии, и очень с его стороны было бы любезно последить за своими манерами, и кто его только воспитывал, интересно знать? Его матушка небось в гробу переворачивается, да любой неумытый индеец голоштанный повежливее будет, и пошла, и пошла его чихвостить.
Ну тут уж Мистер Смертный Час разом протрезвел, подобрался в седле и слушал ее смирно, только глазами моргал. А когда Мод остановилась дух перевести, достал он кисет, облизнул края бумажки и свернул себе самокрутку.
— Что вы мне дадите за Билли-Будь-Неладен-Бэнг-три? — спрашивает.
Но только Мод и впрямь задело за живое. Тряхнула она волосами, как норовистая кобылка гривой, губы этак поджала и заявляет ему:
— Не стану я о деле говорить, пока не умоюсь и не съем чего-нибудь: я скакала по горам и долам...
— Знаю, знаю,— говорит Смертный Час.— Давайте-ка доедем до моей лачужки, а уж там бабка моя о вас позаботится.
Стали они вдвоем подниматься по склону, и все время Мистер Смертный Час придерживал белого жеребца, чтобы Мод на своем бедняге пегом могла за ним поспеть. И вот подъехали они к низенькой хибаре и увидали, что над трубою вьется дымок, а на крыльце стоит старая бабка Мистера Смертного Часа, рада-радехонька видеть нового человека. Едва они подъехали, она уж тут как тут.
— Добро пожаловать, милочка,— говорит.— Похлебка на огне, чайник закипает. Входите-ка да передохните малость.
Остановились они. Мистер Смертный Час спешился, подошел к Мод, подхватил ее сильными своими руками — а талия у нее уж такая была тоненькая, как раз в две ладони уместилась,— снял с седла и на землю поставил.
А тем временем его бабка снует туда-сюда по двору со своей клюкой, прихрамывает, будто птичка с перебитым крылом, и все твердит:
— Скажи ты на милость, ну что за девушка!
А потом повела она гостью в дом, дала теплой воды и костяной гребень, да еще раскрыла свой старый, медью окованный сундук и достала прехорошенький шелковый капот. И когда Смертный Час, задав корму коням, вошел в дом, то увидел: сидит Мод Эпплгейт, что твой рыжий ангел, и пьет чай.
А Мод, слегка перекусив, совсем освоилась и давай рассказывать всякие потешные истории про наш городок и про тамошний народ, так что Мистер Смертный Час и бабка прямо покатывались со смеху.
И вот начал Смертный Час носом клевать да позевывать, а потом и говорит своей бабке:
— Изрядный конец я сегодня сделал, дважды вокруг света и обратно. Дай-ка прилягу к тебе на колени и вздремну самую малость.
И тут же захрапел.
А пока Смертный Час спал, бабка с Мод Эпплгейт разговор завела и стала расспрашивать: кто она такая, и откуда родом, и зачем пожаловала. Тут ей Мод и рассказала все, как есть: что лежал Билли-Будь-Не-ладен-Бэнгтри с пулей в брюхе да помирал, любовь ее верная, нелицемерная, что же ей и оставалось, как не пуститься вдогонку за Мистером Смертным Часом, упросить его и руку его удержать? Выслушала бабка ее рассказ и вздохнула тяжко-претяжко.
— Уж так мне жалко, что сердечко твое занято,— говорит.— Очень ты на меня похожа, какой я в молодости была. Моя бы воля, я бы внуку моему в жены именно тебя и выбрала. Я ведь стара стала, пора и на покой, только хочется мне, чтобы он остепенился да жил по-людски. А ты и молоденькая, и миленькая, и нраву хорошего, и коль старые глаза меня не обманывают, в колдовстве тоже кой-что смыслишь. Верно я говорю?
— Ну,— отвечает Мод скромно,— случается. Так только, шутки ради.
— А что бы такое, к примеру? — спрашивает бабка.— Из черной магии или из белой?
— Обеих понемножку,— говорит Мод.— Раз я наколдовала, чтобы братец мой младший не провалился по арифметике. А другой раз заколдовала пасторшу, чтоб она себе на шнурок наступила и прямо в кормушку с овсом шлепнулась.
И снова бабка Смертного Часа тяжело так вздохнула и говорит:
— Для новичка неплохо. Как погляжу на тебя — и к чему такой девушке ковбой завалящий, пьяница да картежник, и пулю-то схлопотал через свои дурацкие карты. Ну что ж поделать, уж коли тебе так хочется, так и быть, помогу. Стоит внучку моему таким манером задремать, тут же начинает говорить во сне, а как заговорит, можно задать ему три вопроса; трижды ответит чистую правду, а потом проснется. Говори, о чем мне его спрашивать?
— Спросите его,— говорит Мод, ни минутки не раздумывая,— что возьмет он за жизнь Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри.
— Это один вопрос,— говорит бабка.— Три вопроса можно задать. Еще о чем его спрашивать?
Мод помолчала, подумала, а потом говорит:
— Спросите его, зачем он сестренку мою малую забрал из колыбели.
— Спрошу, деточка,— говорит бабка.— А еще что? И тогда Мод Эпплгейт наклонилась над очагом,
так что рыжие ее волосы будто пламенем рыжим вспыхнули, и примолкла, а потом все-таки говорит, медленно так, едва-едва слышно:
— Спросите его, что он делает, коли станет ему одиноко.
Ничего ей на это бабка Смертного Часа не ответила. Так и сидели они молча, пока Мистер Смертный Час и вправду бормотать во сне не начал. Тут бабка прядку волос на палец накрутила, а волосы у него чернее угля, и подергала тихонько. А тот не проснулся, только спросил:
— Да? Что такое?
— Скажи-ка, внучек,— говорит ему бабка в самое ухо,— что возьмешь ты за жизнь Билли-Будь-Нела-ден-Бэнгтри?
Тут Смертный Час заворочался во сне и говорит:
— Эх, бабушка, до чего ж она славная! У иных я бы глаз взял, у других десять лет жизни, а от нее я вот что хочу: пускай объедет со мной дважды вокруг света, а потом пусть поцелует меня в губы.
Услыхав его ответ, вздохнула Мод глубоко-глубоко и на спинку кресла откинулась.
— Внучек, а внучек,— говорит бабка,— она еще кой о чем спросить тебя хочет. Зачем ты сестренку ее малую забрал прямо из колыбели?
Снова Мистер Смертный Час во сне заворочался и говорит:
— Хворала она. И все-то у нее болело. Вот и забрал я ее, чтоб ей больше не плакать.
Услыхавши это, наклонилась Мод низко-пренизко и ладонь к щеке прижала.
— Ладно, внучек,— говорит ему бабка.— Ответь-ка на последний вопрос. Что ты делаешь, коли станет тебе одиноко?
Тут Смертный Час как вздохнет да как застонет и от огня отвернулся. Долго он шептал что-то, бормотал себе под нос, а потом все же вымолвил еле слышно:
— Я тогда подкрадусь к окну и смотрю, как люди спят вдвоем, обнявшись.
И только он это сказал, как тут же проснулся, зевает вовсю, потягивается и говорит:
— Звезды небесные! А ведь я никак всхрапнул. А вообще-то веселые они были люди, Мистер Смерт-
ный Час с бабкой, даром, что у него служба такая. Ох и славно же повеселились они в тот вечер! Мод вроде как и рада была, что приехала. Старушка принялась им рассказывать всякие поучительные истории про свою далекую молодость, да еще кувшин ежевичной наливки на стол выставила. А сам Мистер Смертный Час такие развеселые мотивчики стал на скрипке своей выводить, что Мод не утерпела, соскочила с кресла, юбки подобрала и пустилась в пляс. Далеко лишь за полночь отвела ее бабка в спальню. Глядь, а там возле хозяйкиной постели, высокой с пологом, стоит маленькая кроватка, свежим бельем застелена, нашу Мод дожидается.
Поутру платье Мод бабкиными руками было уж вычищено да выглажено, а на столе завтрак стоял — солонина и кофе с овсяными лепешками: надо же им подкрепиться перед дальней дорогой. А потом Смертный Час белого своего жеребца взнуздал, оседлал и к крыльцу подвел. У старушки бабушки прямо слезы навернулись, как пришло время с Мод прощаться. Расцеловались они, и говорит ей Мод Эпплгейт:
— Счастливо оставаться. Спасибо вам за ласковый прием. Кабы не Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, любовь моя верная, нелицемерная, осталась бы у вас, право слово.
Тут Мистер Смертный Час подсадил Мод на коня, сам вскочил в седло, и поехали они в гору, к заснеженной вершине, а оттуда прямо в небо! И всю дорогу сидела Мод Эпплгейт позади Мистера Смертного Часа, крепко за него держась, и до того ей было тепло и удобно, что даже удивительно.
Ну уж и прокатились они! Нес их белый жеребец все выше и выше, по грозовым отрогам к небесным пастбищам, где облачка-сосунки пасутся возле тучных белых мамаш, а вокруг грузные черные тучи набычились и охраняют. И понес он их в луга, где звезды цветут, и Мистер Смертный Час позволил Мод сорвать парочку и в рыжие свои волосы вплести. Когда же мимо луны проносились, Мод Эпплгейт дотянулась и пальцем ее потрогала, а луна-то, оказывается, скользкая и как лед холодная. А вот к солнцу они не полетели, потому что, Смертный Час говорит, так и обжечься недолго.
Однако дело не ждет, пора было Смертному Часу и за работу приниматься, и отправились они в путь — дважды вокруг света. А как только пересекли безбрежный океан. Мистер Смертный Час закутал Мод в свой плащ-невидимку, и тогда стал ей открыт всякий дом в любом краю; и кого она только не повидала — и китайских жителей, и японских, и русских жителей, и африканских, и даже таких, что за всю жизнь словечка по-английски не вымолвили. Показал он ей пышные дворцы и убогие хижины, каких она в Техасе и не видывала; показал он ей и принцев с королями, и простой люд, да всего и не упомнишь,— а уж Мод, будьте покойны, во все глаза глядела. И приметила она, что в одном все люди на свете меж собой схожи: когда приходит Смертный Час, живым его не видно, потому они и плачут так горько. А вот кому время помирать приспело, те, как завидят его, приподымутся навстречу и улыбнутся, будто доброму другу. Очень Мод порадовало, что никто его совсем уж пропащим не считает. А еще рассказывал ей Смертный Час по дороге про разные разности, на которые в путешествиях своих насмотрелся,— сразу видно, у такого человека не только коровы, да юбки, да выпивка на уме.
И вот объехали они дважды вокруг света, пора и домой возвращаться. И остановил Мистер Смертный Час коня над безбрежным океаном и показал Мод Эпплгейт, как прямо под ними киты резвятся, бороздят прозрачную зеленую воду, словно стадо бизонов средь сочных трав мчится. А на Северном полюсе увидела Мод белых медведей — и впрямь белые, только нос черный, а в Египте — крокодилов, что по Нилу плывут, а в Индии — тигров, и еще всяких-разных тварей, и каждой по паре. Под конец Мод вроде как и жалко его стало: выходит, только он во всем мире должен жить один-одинешенек.
Но вот уже скачут они над знакомой равниной, вот и городок наш завиднелся, из труб и дымоходов к голубому небу дым поднимается. Опустились они точнехонько на главной улице и мимо «Торговли Тарбелла», мимо транспортной конторы Уэллса прямо к салуну «Синяя птица» подъехали и стали.
Мод удивилась и спрашивает:
— А зачем вы меня сюда привезли?
А Мистер Смертный Час ей только ответил:
— Потерпите немножко, сейчас узнаете. Соскочил он с белого своего жеребца. Мод с
седла снял, закутал ее, как раньше, в плащ-невидимку и говорит:
— Ну, уговор есть уговор. Дело за малым.
Тут Мод собралась с духом, крепко зажмурилась и приготовилась, что вот сейчас он ее целовать будет. Только ничего такого не случилось. Мод глаза открыла, а Мистер Смертный Час и говорит:
— Нет уж, Мод, уговор был, что вы меня поцелуете.
И пришлось тогда Мод попросить Мистера Смертного Часа нагнуться, а он так и сделал, и пришлось ей встать на цыпочки и свои губы к его губам приложить.
То ли казалось ей прежде, что губы у него холодные, то ли считала она, что очень это страшно — целовать Мистера Смертного Часа,— ей-богу, не знаю,— только смотрит Мод и глазам своим не верит: оказывается, руки ее за шею его обнимают,— а как там очутились, Бог весть,— а губы сами к его губам прижимаются. И уж если по правде, так это Мистер Смертный Час первым от нее отодвинулся и говорит негромко:
— Ну, а теперь ступайте, Мод. Любовь ваша верная, нелицемерная Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри как раз в «Синей птице» сидит.
Снял с нее Смертный Час свой плащ-невидимку и сразу сам пропал, только шпоры прозвенели, когда уходил, и осталась Мод одна возле «Синей птицы». Заглянула она в окно и видит: сидит там Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, любовь ее верная, нелицемерная, пьет виски, а вокруг него так и вьются девицы, из тех, что вечно в салунах торчат.
Мод думала, она прямо лопнет, столько в ней всяких чувств заклокотало, и никак не решить, чего ей больше хочется: то ли палку в коновязи выломать, в «Синюю птицу» ворваться и вздуть хорошенько любовь свою верную, нелицемерную, то ли просто сгореть со стыда и сквозь землю провалиться. Глядь, а у крыльца отцовский пегашка привязан, оседлан и взнуздан, все честь по чести. Хотела было Мод на него вскочить и домой, пока никто ее не видел, да не тут-то было. Углядел ее Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри в окно, встал, дверь ногой толкнул, и вот, извольте радоваться, стоит, ухмыляется, штаны поддергивает, будто в жизни помирать не собирался.
— Глядите-ка,— говорит,— не иначе как малышка Мод Эпплгейт меня у «Синей птицы» поджидает. Где пропадала, красотка? Болтали, будто ты уехала.
Почувствовала Мод, что краснеет, и в ответ ему этак язвительно:
— Болтали, будто ты очень плох. Билли головой закивал.
— Очень плох был,— говорит.— Очень плох, чуть не помер. Спасибо старухе Мэри, она меня своими травами да припарками вылечила — как новенький стал.
Вот уж этого Мод не стерпела. Она-то скакала по горам и долам, из ковбойских краев в края стригалей, из краев стригалей в индейские земли, из индейских земель в дальние горы, чтоб только руку Смертного Часа удержать и Билли-Будь-Неладен-Бэнгтри, любовь свою верную, нелицемерную, спасти; она-то дважды вокруг света объехала да еще чужого мужчину в губы поцеловала, и все для кого? Ковбой какой-то завалящий да беспутный, конюшней насквозь пропах, только знает, что виски глушить, табак жевать да в карты резаться, стоит тут и смотрит на нее, будто она персик спелый, так и свалится прямо в руки, только дерево тряхни! И до того Мод Эпплгейт разобиделась, что чуть не заплакала. Однако плакать она не стала, а придумала кой-что получше. Не зря же была она рыжая!
Надо так случиться, что как раз в это время из верхнего окна «Торговли Тарбелла» сам дядюшка Тарбелл высунулся. Тут Мод взяла и наколдовала. Сплюнул дядюшка табачным соком и угодил Бил-ли-Будь-Неладен-Бэнгтри прямо в глаз, уж Мод постаралась! И пока стоял Билли там и словами разными неподобающими выражался, так что приличной девушке и слушать зазорно, отвязала Мод отцовского конька, на него вскарабкалась и каблуками пришпорила. Только пыль столбом поднялась, когда Мод по главной улице из города вылетела. И скакала она по горам и долам, из ковбойских краев в края стригалей, из краев стригалей в индейские земли, из индейских земель в дальние горы, пока не разглядела впереди Мистера Смертного Часа на белом его жеребце. И тогда как закричит:
— Эй, Мистер Смертный Час, постойте-ка минутку! Подождите меня!
И когда Смертный Час ее услышал, повернул он коня и обратно по той же дороге поскакал — а ведь он ни к кому дважды не приходит,— подхватил ее прямо с седла, на белого своего жеребца посадил, обнял крепко и поцеловал, уже по-настоящему. А потом сказал:
— А уж старушка-то моя как обрадуется!
А Мод Эпплгейт ему вот что сказала:
— И чтоб никогда я больше не слышала, как некоторые к людям в окна подглядывают.
И жила Мод Эпплгейт с Мистером Смертным Часом долго и счастливо, да, говорят, и по сю пору живет. Вроде как стала помогать ему в его ремесле. И когда мы, ребятня, бывало, расшалимся да раскапризничаемся перед сном, матери нам говорили:
— Тише, детка, не плачь. Закрой глазки, и придет к тебе Мод Эпплгейт, у кроватки сядет и песенку споет.
Она и вправду приходила и пела — сам слыхал.

0

7

Не стихи и даже не сказка - задачка арифметическая:))).

Сколько стоит честь ковбоя?

Ковбой Джо въезжал в городок Вестернтаун. Джо был весьма угрюм: запасы еды закончились ещё накануне, да и вода, несмотря на отчаянную экономию, едва смачивала дно фляги. Но больше всего Джо огорчали сломанные шпоры на сапогах. По его мнению, сапоги в большой степени отражали достоинство и честь хозяина, а уж если они находились в таком плачевном состоянии, как у самого Джо, то с их обладателем и говорить не стоило.

Поэтому, прежде чем утолить голод и жажду в местном баре, Джо отправился к сапожнику привести сапоги в порядок. Только после этого он мог с чистой совестью расслабиться и отдохнуть. Сапожник — ехидный старичок — сидел на крыльце и самозабвенно бренчал на банджо.

— Эй, старик, кончай валять дурака, продай мне пару хорошеньких шпор, да поживее, — буркнул Джо.

— Чего-чего? — весело отозвался дед, не прекращая дёргать струны.

Подавив своё негодование, Джо устало слез с лошади и приглушил рукой струны банджо.

— Шпоры, старик. Мне нужны шпоры.

— А, этого у меня полно! — ответил сапожник и провёл его в мастерскую, не переставая без умолку тараторить. — У меня отличный товар, отличный, не пожалеете, выбирайте, не стесняйтесь, вот, глядите: отменная кожа, загляденье просто, да и крепкая, вы не смотрите, что такая тонкая, носить — не износить, шпоры — блеск, а отвороты какие стильные, дамам, хе-хе, нравится, и всё это чудо всего за 20 долларов, вы примерьте, примерьте, на глаз вижу — ваш размерчик, не стесняйтесь...

Слова вылетали из старичка быстрее пуль, так что Джо сначала чуть было не выхватил свой верный кольт с перепугу. Улучив, наконец, момент, он поспешно вставил:

— Нет, никаких сапог, чёрт возьми, мои дороги мне как память! Мне нужны только шпоры, понимаешь? Шпоры! Вот эти сколько стоят? — cпросил он, указывая на те, что были на сапогах, которые ему только что чуть не всучили.

Сапожник поначалу растерялся, но быстро собрался с духом и вновь обрушил словесный поток на теряющего терпение Джо.

— А-а-а, шпоры! И шпоры у меня отличные, вот эти, говорите? Замечательный выбор, даже лошади вашей, хи-хи-хи, понравятся, а главное, действительно, зачем целиком сапоги покупать, ведь шпоры на целых 10 долларов дешевле всего остального! Какая экономия...

— Тысяча чертей, прекрати трещать мне в ухо! — завопил Джо. — Держи свои жалкие 10 долларов и...

— Так вам две пары? — засуетился старичок. — Это пожалуйста, держите, — сказал он, протягивая вторую пару шпор.

— Вот тупица! Одна, одна мне пара нужна, вот 10 долларов! — протестовал Джо.

— Я же говорю, сапоги вместе со шпорами стоят 20 долларов, а шпоры дешевле самих сапог на 10 долларов. — Старик даже умерил пыл, не понимая, чего же хочет странный ковбой.

— Да понял я, получается, шпоры стоят 20 — 10 = 10 долларов, я их и даю! — разъяснял Джо.

— И сколько же, по-вашему, стоят сапоги без шпор, а? — ехидно улыбнулся сапожник.

— Ясное дело, 10 + 10 = 20 долларов.

— А сапоги вместе со шпорами?

— 20 + 10 = 30 долл... Э-э-э, да ты провести меня собрался, каналья! А ну, говори прямо, сколько шпоры стоят!

— Хе-хе, мог бы сам додуматься, вопрос-то невесть какой сложный, смекнёшь сам, а? Поди, доскакался по пустыням и прериям, одна пыль в голове...

Не желая выглядеть окончательным балбесом в глазах сапожника, Джо буркнул:

— Да уж смекнул, чего там. Вот тебе твои 5 долларов за шпоры.

А про себя подумал: «Зачем я буду спорить? Ведь этот недоумок сам себя надул, предложив за 10 долларов целых две пары шпор, не одну. Я от этого только выиграю!»

Затем снял свои любимые (и, по правде говоря, единственные) сапоги, протянул сапожнику и с некоторым облегчением выдохнул:

— Приделывай. Да пошустрее...

— Здрасьте, приехали! «Приделывай», говорит! — запыхтел старичок, глянув на сапог. — У вас сапоги-то странные, нужно специальный ремешок делать, видите, какой у вас? А какой у обычных шпор? Разные они, поэтому с обычным у вас не выйдет никак, соскальзывать будет шпора...

— Да уймись же, сколько повторять! — уже причитал Джо. — Делай свой ремешок, делов-то.

— Так это же за отдельную плату только. — Старичок уставился на ковбоя как на полного идиота. Потом закатил глаза и стал, видимо, что-то считать, нечленораздельно бубня: — Это, значит, хм-хм, два, да ещё за пряжку берём, ага-хм-гм, и ещё так, итого пять... Ага. С вас всего за шпоры и ремешки ровным счётом 10 долларов. — И так широкая, улыбка старичка настолько расплылась, что едва не достала ушей.

Лицо Джо, смертельно бледное после всех его злоключений, стремительно наливалось краской. От ярости слова отказывались складываться в связное предложение.

— Так я же... десять тебе... старикан ты этакий... с самого начала... ты издеваешься, что ли... дал я тебе с самого начала же чёртовы 10 долларов! — наконец выпалил Джо.

Вестернтаун был городком маленьким, и почти никаких интересных событий там не происходило. Потому там надолго запомнили проезжего путешественника, зашедшего в тот день в бар в старых сапогах с новенькими блестящими шпорами. И даже уличные мальчишки ещё долго обзывали друг друга не просто «болван», а «болван Джо» — особенно если кто-то из них не мог справиться с пустяковой задачкой.

А вы сами разобрались, кто прав: ковбой Джо или дед-сапожник?

___________________________________________________________

Журнал «Квантик» №10, 2013г.

0

8

Перевод I'm a good old rebel, свой собственный. Потому что Белфаст причиняет мне страдания. Невыносимые. Да, федералов тут нету, у меня какая-то урезанная версия есть.
[audio]http://pleer.com/tracks/12363498Fsg6[/audio]

Мятежником остался -
Вот кто я такой!
Против этих янки -
Вновь готов я в бой!

Я против них сражался,
И им я дальше мщу
И при любых условьях -
Прощенья не прошу!

Я ненавижу Север,
Будь трижды проклят он!
И заодно с ним Линкольн,
И вместе - Вашингтон!

А флаг ваш полосатый -
жене на тряпки рвал!
Или коню на потник
Куски я отрывал.

В войсках я Ли сражался,
Когда все начиналось,
Сбежал из Пайн-Лукаут -
Три пули мне досталось.

Прострел потом схватил я -
Ночевки на снегу,
Но янки убивал я
И снова бить смогу.

Аж триста тысяч янки
- Добыча червякам!
Вот столько положили,
Эх победить бы нам...

Нам даже лихорадка
Сoюзницей была,
Но их три миллиона -
Сожрать всех  не смогла.

Винтовку - отобрали,
Сражаться нечем мне.
Да радости нет янки -
Опять я на войне!

Мятежником остался -
Вот кто я такой!
Против этих янки -
Вновь готов я в бой!

Я против них сражался,
И им я дальше мщу
И при любых условьях -
Прощенья не прошу!

Отредактировано Алекс Мэйнард (2015-08-25 23:28:03)

0

9

Жанр этого я определить не могу. Больше всего похоже на фолк-театр. Про Квантрилла.
http://www.bloodybillrides.com/

0

10

Стивен Винсент Бене
ТЕЛО ДЖОНА БРАУНА
(Отрывок из шестой книги)
Рубаху Лука Брекинридж отмывал в грязноватом пруду,
И кислые мысли его донимали.
Только вчера
Он видел — упряжка, скрипя, подъезжала к гостинице Подлет,
И этот с крысиными глазками чертов торгаш
Настегивал мулов своих! Подумаешь, тоже — великая шишка!
Лука уже вообразил,
Что призрачный Шиппи стоит перед ним, и что с яростью
лупит он Шиппи,
Колотя рубаху о камень.
«Случись это дома —
Я просто засел бы в кустах и ухлопал его.
Ишь, едет к девчонке моей на своих задрипанных мулах,
Торгашеской лестью своей девчонку отбить мою хочет!»
Но здесь на войне только в янки стрелять позволяют,
А если стреляешь в других — поймают тебя и пристрелят,
Как будто уж ты не солдат, а шпион иль паршивец какой-то —
120
У них это всё бестолково. «Его б отучил я
За девочкой бегать моей — попадись он мне дома в горах.
В прошлый раз я при встрече ей так и сказал напрямик —
Будь хорошею девочкой, Соф, и я тебе платье куплю,
Мы хижину можем славно поправить, а если пойдут у нас
дети —
Мы и поженимся. Разве честнее что этого скажешь?
Она неплохая девчонка, но нрав у бабья переменчив,
А тут этот чертов торгаш с барахлом своим ричмондским
встрял,
А мы отходим как раз, чтобы янки нахлопать,
И я не успею уже повидать ее и разузнать,
Ладно ли всё было с ней. Тут обратным путем он проедет
На мулах своих, подстеречь его — плевое дело,
Да как пить дать поймают меня.»
И рот его мрачно скривился,
А медленный мозг вырабатывал план — как разом сомнения
все разрешить.
Наконец уронил он свой камень с радостным воплем.
«Эй, Билли, — он крикнул соседу, — рубашка просохла твоя?
Ну так одолжи мне на время рубаху, — моя еще выжата
только:
Я должен идти к капитану.»
Но Билли не был покладист.
«Немало дружков у меня есть в рубахе, — сказал он
с растяжкой, —
Я вовсе не жажду гостей получить из твоей.
Я скромен, и скромны мои ползуны, и они неохотно
С чужими вступают в общенье. Они у меня из Пьедмонта.
И все-таки это — рубаха: в ней больше рубахи, чем дыр.
Твоя ж — не рубаха, а бублик!»
Они побранились немного,
Но все же Лука наконец ушел с драгоценной рубахой,
Дорогой нехитрый отрывок из горного джига свистя.
«Попомнишь меня ты, торгаш», — он думал, ища капитана.
Шиппи в ветхой тележке ехал в вечерней пыли.
121
Не по себе ему было, тревожно как-то и жутко.
Надо бы ехать другою дорогой ему, вдоль ручья,
Но он и так чересчур задержался в гостинице Поллет,
Пока он разыскивал Софи, а видел ее на минутку всего лишь.
Теперь ей флакончик духов захотелось.
Душа у него
Дрожала от страха, как тощий пес на морозе,
Злясь понапрасну на страшную вещь, что мы жизнью зовем.
— Ведь должен быть где-нибудь угол, в который можно
забиться и мягко свернуться в тепле, —
Но Шиппи такого угла никогда отыскать не умел.
В школе большие мальчишки завтрак крали у Шиппи
И тыкали в грязь его носом; потом он подрос,
Но все оставалось по-прежнему.
Было что-то в лице у него,
Говорившее: «Что ж, измывайтесь — в ответ я кусаться
не буду».
Он сам на лице у себя никогда не заметил такого,
Но, видимо, было у Шиппи такое в лице.
Всегда, приезжая на новое место, он думал: «На этот-то раз
Они не дознаются». Но дознавались они
Со временем.
Так получилось, когда он был в лавке,
Так было и в армии, так и теперь, когда стал он шпионом.
И вот он в мечтаньях своих создавал сверх-Шиппи, героя,
Что распоряжался людьми и женщин блестящих любил,
Выпячивал грудь, умирая под знаменем окровавленным,
Затем оживал, чтоб принять благодарность наряженных
в блеск генералов.
Шиппи, съедающий в школе завтрак мальчишек больших, —
Это был идол его! Он сейчас представлял себе этого Шиппи,
Бесстрашного Шиппи с бумагой, зашитой в сапог:
Ловко несет он пакет роковой сквозь мятежников части
К какому-то светлому месту, где...
Мул пристяжной, споткнувшись, заржал,
И Шиппи ругнул его ноющим тоном и дернул за вожжи,
И дернулось что-то в сердце у Шиппи. Сверх-Шиппи исчез.
122
Один он, и страшно ему на поздней дороге.
О Боже мой, как ему страшно шпионом служить,
И как он боится той женщины в Ричмонде, той с неподвижным
лицом!
Как он напуган войною и жизнью! И это ведь правда,
Что кое-какие бумаги лежат у него в сапоге.
Заглянут в бумаги они, а он перед ними стоять будет,
мокрый от пота,
И, скомкав бумагу, они начнут недовольно его распекать:
«Не мог ты даже узнать, где солдаты находятся Хета?
Ты карт рисовать не умеешь? О Джексоне — Каменном
вале — ты вовсе не знаешь?
Скажи, почему ты не знаешь об этом? А что это за
переправа — налево от церкви?
Скажи, для чего ты болтаешься там, черт возьми!
В другой раз получше придется тебе поработать. Смотри
у меня!
Тебя мы пошлем по седьмому маршруту. Имели мы там
человека,
Но нам донесли, что убит он.»
И Шиппи в душе содрогнулся,
Воображая веревку и с ветки свисавшую тяжесть
И женщину ту с неподвижным лицом, — как она отошлет
донесенье
В сапоге у кого-то другого. И Шиппи представил, как некто
Замороженным голосом сладким скажет другому
Невзрачному и перепуганному человечку:
«В другой раз попробуй пойти по маршруту седьмому.
Имели мы там человека,
Но нам донесли, что убит он».
О, где-то ведь есть же нора,
Там, глубоко под землею, где прячутся зайцы, —
Но мне никогда не найти.
Они понавешали лозунгов всюду и знамя воткнули,
И это войной называлось, и шел ты, до смерти напуган
Криками, ревом, людьми, что тебя норовили убить...
Наконец показалось тебе, что всё что угодно—лучше чем это,
123
И вот погоняешь ты мулов, и зашиты бумаги в твоем сапоге,
И все же убить тебя люди хотят, и выхода нет никакого.
А дезертируешь — женщина та с неподвижным лицом
разузнает —
И самое страшное ждет. А если на фронт попроситься —
Тебя ожидает Булл-Ран, и крики, и вся эта кровь,
От которой тошнило тебя. Даже в школе
Не удавалось от драки отделаться. Выхода нет.
Софи — милашка, хорошая девочка Софи.
Софи и есть та земля, то тепло, куда прячутся зайцы
От всевозможнейших бед, чтоб сердца могли биться спокойней.
Но с Софи не мог он остаться, не мог он остаться.
А ведь сказала она, что девочкой будет хорошей.
Но он против воли
Представил большого мальчишку, который коробку
картонную с завтраком вкусным
Жадными пальцами рвет на голом школьном дворе,
Где хныкает Шиппи.
«О, Софи, тебе я достану духи.
Клянусь, я достану! О Боже, дай только пробраться —
Один только раз — и я буду молиться, о Боже, я буду
хорошим —
О сделай, чтоб эти бумаги пришлись им по вкусу!»
Он мулов своих понукал.
Еще одна миля — и выедет он на большую дорогу,
И временно там в безопасности будет.
Он приободрился
И начал из праха сверх-Шиппи опять создавать.
Повозку шатало, и в такт с ней он носом клевал...
С полдюжины всадников, съехав с полянки лесной,
Как будто случайно, ему преградили дорогу.
Он мулов своих осадил, озираясь. Но тут он знакомое сразу
увидел лицо
Со странным на нем выраженьем злорадства — он вспомнил:
Софи ведро наполняла — а этот вот дюжий детина
Стоял, привалившись к насосу, с голодным блеском в глазах.
124
Всё так поспешно стряслось, что он не успел испугаться.
Такие заставы бывали; наверное, новый патруль.
«Меня же ребята все знают, — сказал он. — Да, пропуск со
мной.»
Пропуск они отобрали, но не возвратили обратно.
Казалось — колеблется воздух, пронизанный пылью,
Как будто струна натянулась. Как в горле его пересохло!
Сейчас вот он дальше поедет. «Так как же, ребята, —
сказал он, —
Дружочки?»
Они на него не смотрели и не отвечали.
«Я вам говорю — это тот», — настаивал горец.
Сержант посмотрел нерешительно на остальных.
По виду он был джентльменом — юноша славный, наверно, —
Черные усики на загорелом и тонком лице.
Этот не сделает дурно. Всё хорошо обойдется.
Всадник другой подравнивал ногти ножом.
Он, видимо, тоже был славный — с лицом беззаботным,
веселым,
Он водку с тобой разопьет и с девочками посмеется,
Тебе он не сделает больно, не станет выкручивать руки.
За исключением горца —- все славные были ребята.
Обыскивать стали его, но делали это не грубо.
Он с ними болтать продолжал:
«Ребята, ну право, ребята,
Всё это — большая ошибка, ребята все знают меня,
Все знают развозчика Чарли.» —
Вид у сержанта
Стал почему-то такой, как будто его затошнило.
Ладно, смотрите — вовек все равно не найдете — Софи —
флакончик духов. —
Голос отвратный сказал: «Стащите с него сапоги».
Тогда он испуганной крысой стал отбиваться, кусаясь и плача,
Но те повалили его и в минуту бумаги нашли.
125
Лука Брекинридж с удивленьем на это смотрел.
«Ах чёрт, — думал он, — а, паршивец — шпион в самом деле!
Я так и сказал им, ей-ей, но я этого вправду не думал.
Я только хотел отпугнуть эту шавку, чтоб он перестал
За девочкой бегать моей, и назад позабыл бы дорогу, —
Ах, чёрт побери, меня сделать капралом должны!»
Он был очень доволен собой.
Клей Вингейт посмотрел
На катающегося в ногах у него человека.
«Встань!» — он голосом жестким сказал, ощущая прилив
тошноты.
Но пришлось существо это силой волочь по земле,
Да и тут продолжало оно бормотать.
Горло всё пересохло у Шиппи.
Ну, да всё обойдется — всё хорошо обойдется —
Он ведь жив — он ведь Шипгш — он девочку знает одну —
Он решил подарить ей флакон первоклассных духов.
Это всё прекратиться не может. Он еще не готов умереть.
С ними он подружиться готов, он готов обратить это в шутку,
Пусть возьмут и повозку, и мулов, и сделают
больно-пребольно,
Но только б не это — других, разумеется, принято вешать
шпионов —
Но только не Шиппи — не тело, которое знает он так хорошо,
В котором живая пульсирует кровь, согревая его.
Ведь он-то всамделишный! Куртка на нем и штаны.
Он может так сделать, что все это сразу исчезнет, —
Глаза только стоит зажмурить. Сейчас они пустят его —
Ведь славные это ребята, и зло обращаться не станут они
с человеком.
Не станут же вешать его.
Но вешать его они стали.

Перевод Ивана Елагина

+1

11

Разбавлю-ка сгустившийся в треде мрачняк более веселым стихотворением (точнее, песенкой). Источник неизвестен, скинули мне ее на мейл аккурат перед отпуском, поэтому сразу не спросил у приславшего, где он это откопал, но при случае поинтересуюсь обязательно.  В качестве сюжета песни, как мне написали, использован анекдот от Марка Твена, а поется она на мотив ПитСигеровской "I was sitting оn my front portch".

Джим-Койот

Ну, наконец-то, Джим-Койот добрался в Мичиган.
Зашел в салун, убрал наган и пропустил стакан,
Потом в гостиницу пошел с дороги отдохнуть,
Там приказал кормить коня, ведь завтра снова в путь.
Портье навстречу бросился, коленки чуть не сбил,
Взял доллар за ночлег и ключ от комнаты вручил.
А Джим в толстенной книге регистрации жильцов
В графу вписал надолго ли, откуда и кто таков.

И вдруг глаза от удивленья вылезли на лоб:
Он увидел, как вдоль строки ползет огромный клоп.
Не торопясь, как бы читая строчку до словца,
И замер у колонки с номером комнаты жильца.
Воскликнул Джим: "Знакомы мне ночлежные дома,
Меня в Канзасе тараканы чуть не свели с ума,
Изжален злыми осами, я покинул Орегон,
Все вымотали нервы мыши в штате Вашингтон.

Меня в Кентукки грызли, как собаки, комары,
А в Аризоне я страдал от крыс, черт побери,
В Техасе от москитов еле-еле уцелел,
А в Пенсильвании от блох едва не околел.
Клещи в Массачусетсе не давали мне житья,
А в Северной Дакоте с мошкарой сражался я,
Я в Алабаме пережил налеты саранчи,
В Нью-Мексико от змей едва спасли меня врачи

В Айдахо скорпионы искусали мне бока.
Я в Колорадо чуть не сдох от ихнего жука,
А в Западной Вирджинии я щедро вшей кормил,
В Коннектикуте пауки меня лишили сил
Я на своем коне немало штатов проскакал,
Но будь я проклят, если я когда-нибудь бывал
В таком веселом месте, где клопы без суеты
Высматривают в книге номер, где поселился ты.

0

12

Песенка-дразнилка с Дикого Запада, фольклор.

Брайан О’Линн был знатным рожден —
Космы не стриг и не брился он;
Глаза потерялись в чаще морщин…
«Красив я — нет сил!» — говорил О’Линн.

Брайан О’Линн не носил пиджака,
Он шкуру на бойне взял у быка;
Торчали рога на целый аршин…
«Могу забодать!» — говорил О’Линн.

Брайан О’Линн не имел даже брюк,
Но, чтобы людей не смущать вокруг,
Он справил штаны из потертых овчин…
«Последний фасон!» — говорил О’Линн.

Брайан О’Линн деньжат накопил
И в лавке ботинки себе купил;
Подметки у них чуть прочнее, чем блин…
«Легче плясать!» — говорил О’Линн.

Брайан О’Линн часов не хотел —
Он в репе дыру ножом провертел,
Кузнечик трещал там, певец долин...
«Чем не часы?!» — говорил О’Линн.

Брайан О’Линн был ужасный франт:
Носил блоху — выдавал за брильянт.
«Цену ей знаю лишь я один —
Нет ей цены!» — говорил О’Линн.

Брайан О’Линн на кляче верхом
Супругу и тещу везет к себе в дом.
В час полмили одолели они…
«Чем не рысак?» — говорит О’Линн.

Брайан О’Линн с родней дорогой
По мосту едет над бурной рекой.
Рухнул вдруг мост без всяких причин…
«Что ж, поплывем», — говорит О’Линн.

Отредактировано Кэтрин Риверс (2016-09-05 17:52:15)

0

13

ТРЕТЬЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Джонни смотрит в упор, и врагов от взгляда колотит,
Пальцы гладят ласково скрипящую кобуру.
Он всегда в героях, пять тузов у него в колоде.
То, что он возьмет, четыре штата не отберут!

Из любой засады план спасенья давно изучен:
Кулаком по челюсти – и дверь выноси плечом.
На него в салунах косятся хмуро – вот везунчик!
Джонни усмехается: везение ни при чем.

Сэм его помладше – лет на пять, а может, на восемь,
В драках послабее и стрелять еще не мастак.
Невысок и неловок, зато не предаст, не бросит –
Джонни с ним больше года, он знает, что это так.

Вместе они, как братья: один – веселый, но строгий,
У второго – бесстрашное сердце горит в груди.
Если они бок о бок встают посреди дороги,
Приближаться не стоит, проулками обходи.

Тысяча перестрелок, погонь, передряг, попоек,
Верных коней порою им некогда расседлать.
Деньги не переводятся, пули щадят обоих,
Правда, они не в курсе, что это не навсегда.

Главного героя, разумеется, я не трону,
Но такие сюжеты немыслимы без утрат.
Вьется нить рассказа, карандаш летит по картону:
Рельсы, прерия, двое, примерно девять утра.

Ход замедляет нехотя скорый почтовый поезд –
Динамитом на части разорвано полотно.
Джонни стоит на шпалах, большие пальцы за пояс.
Сэм вырастает рядом, они всегда заодно.

Дальше – рывок вперед, машинисты стянуты в узел,
Взломана дверь вагона, как старая скорлупа.
Джонни ныряет внутрь и в бумажном роется грузе,
Сэм ругает себя – стрелял в замок, но не попал.

Сорок минут спустя оба вскакивают по коням,
В седельных сумках банкноты, в сердце поет азарт.
Все по плану: порох и пот, дальний топот погони,
Все по плану, кивает Джонни и не глядит назад.

Вот она – точка излома, на которой так просто
Тремя-четырьмя штрихами весь расклад обновить:
Я добавляю в сцену – отряд, замеченный поздно,
И смерть, летящую в спину младшему из двоих.

Слышите пляску пульса, ток, обжигающий вены,
Страшный голос живой воды, падающей со скал?
Наша беспечная повесть обретает мгновенно
Три десятка аллюзий и философский оскал.

Сэму уже не встать, ну а ты уцелеешь, Джонни.
Полумертвый от горя, со рваной раной в душе,
Вечно непобежденный и вечно опустошенный.
Видишь, какая сила в обычном карандаше?

Шпоры коню – пока весь мир, мне повинуясь, замер.
Я-то знаю, как ты умеешь молнию обгонять!..
Джонни бешено смотрит вверх, ищет меня глазами
И навстречу пуле поворачивает коня.

(с) Рен Арт

0


Вы здесь » По закону кольта » По мотивам Дикого Запада » Стихи о Диком Западе


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно